«Временное пристанище», первый роман Вольфганга Хильбига, изданный на русском языке (помимо этого выходил лишь рассказ «Книжный дух», Иностранная литература, № 11, 2004), знакомит читателя с творчеством одного из наиболее интересных прозаиков и поэтов современной Германии. Принадлежащий к поколению «детей третьего рейха» В. Хильбиг долгое время писал «в стол» произведения, стилистически и тематически никак не вписывающиеся в рамки социалистического реализма, и стал публиковаться лишь в 1978 году, в ФРГ. Однако эти публикации привели к пристальному интересу к Хильбигу со стороны Штази и к аресту, против которого выступили такие известные писатели ГДР, как Криста Вольф и Франц Фюман. В 1985 году Хильбиг получил возможность уехать в ФРГ, где приорбрел широкое признание и стал лауреатом ряда престижных премий, в том числе премий И. Бахман (1989) и Г. Бюхнера (2002).

Судьба В. Хильбига отразилась в романе «Временное пристанище». Главного героя романа, Ц. (привет Кафке), многое роднит с самим В. Хильбигом – военное и послевоенное детство в Восточной Германии, отец, сгинувший без вести под Сталинградом, перемена случайных работ, совмещаемых с одержимостью писать, цензурные барьеры в ГДР и признание в ФРГ, престижные премии, стипендии, делающие возможной беззаботную творческую жизнь по ту сторону Стены. Однако если годы, проведенные Хильбигом на Западе были весьма плодотворны (повести “Бабы” (“Die Weiber”, 1987), “Старая живодерня” (“Alte Abdeckerei”, 1991), роман “Я” (“Ich”, 1993) и др.), то его alter ego находится в затяжном творческом и экзистенциальном кризисе, сопровождаемым тяжелым самоубийственным запоем. Не приемля социалистический строй, нонконформист Ц. оказывается еще более чуждым обществу безудержного потребления, превратившего шоппинг в культ. Его обитатели, обыватели со злобными лицами упорно набивающие желудки клубничным тортом со сливками и портящие в изобилии оставшиеся объедки, дабы никому не достались, изображаются в резко экспрессивных и гротескных тонах.

Изнанка постиндустриального мира обнажается в сцене, происходящей в «санатории Хаар, тихом месте под Мюнхеном» (= психбольнице, в которой покончил с собой поэт Бернвард Веспер), описываемом как концлагерь, в котором заключенные целый день ходят по кругу смиренно и молча (пародируя бессмысленное фланирование по торговым пассажам в мире «нормальных»). Этот ад, заполненный звероподобным воем и сопением, прорывают крики: «наци… Катастрофа…», проговаривая тайну, о которой не принято говорить в обществе вечно юных, здоровых, невинных и наслаждающихся «внуков третьего рейха», но на самом деле являющуюся «непреложным, воистину нужным знанием ХХ века». Находясь в этом «тихом месте», Ц. окончательно теряет свою идентичность, требуя перечеркнуть в больничной карте слово «писатель» в графе профессия и становится профессиональным homo viator`ом, нигде не обретающим даже временного пристанища (собственно, перевод «временное пристанище» не совсем точен, Das Provisorium скорее «временное состояние», временно (подчеркнуто автором) – вот точное слово, определяющее то, как живет Ц.; помимо этого теряется изначальный смысл слова, pro-video, видеть нечто сокрытое, будущее). Непрерывно пересекая все мыслимые и немыслимые границы (начиная с немецко-немецкой), Ц. находится как бы на тектоническом изломе времен и подобно сейсмографу регистрирует признаки надвигающейся Катастрофы, более ужасной, чем Холокост, которую не замечают растиражированные посетители бутиков. Перед ним встает видение того, как уничтожаются целые города, более эффективно, чем в результате ковровых бомбометаний и незаметно, поскольку на их место встают бесплотные фантомные образования. В этом мире иллюзорного изобилия девальвированных знаков герой романа чувствует катастрофическую утрату реальности, без укорененности в которой невозможно никакое творчество и вообще человеческое бытие. Становится бессмысленной свобода слова, фундаментальный принцип демократии, ведь если риторику официальной (равно как социалистической, так и нацистской) прессы, извращающей реальное положение вещей, можно успешно интерпретировать, читая «прямо наоборот» или «между строк», то никакая расшифровка утративших любой смысл символов невозможна (только Чернобль имеет шанс пробиться сквозь бессмысленные потоки информации, стоящей по ту сторону правды и лжи). В эпоху технической воспроизводимости искусства даже труды Гете, Шиллера, Вальтера Беньямина превращаются в мокнущую под дождем макулатуру или пластмассовые муляжи для украшения комнаты. Невзирая на все попытки изгнанника прорваться «на родину» и обрести себя, реальность всякий раз оказывается как бы за стеной, но и сама она ирреальна, а потому ее не разобрать, как разберут в конце описываемых в романе событий бетонную стену. Единственная самость, горько каламбурит Хильбиг, оставшаяся в этом мире – авто (to auto, древнегреч. «само»), начиненные смертью существа, подстрекаемые капиталом, духом наживы, ставшего их богом и их Шикльгрубером.

В. Хильбиг, разумеется, обладает куда большим горизонтом видения, чем его персонаж, большей житейской мудростью, однако он не спешит манифестировать авторскую позицию (лишь изредка отпуская ироничные ремарки в адрес своего героя), как бы отступая перед напором едкого потока сознания Ц. наивно атакующего мир, стремящегося проникнуть в едва заметные трещины новой великой стены.

Проблемы и тревоги человека, выросшего в тоталитарном мире и внезапно оказавшегося перед необходимостью адаптироваться к постиндустриальной цивилизации близки и понятны российскому читателю. Но, пожалуй, именно Вольфгангу Хильбигу удалось их описать наиболее полно и ярко, пусть даже применяя весьма сильно увеличивающую, а порой искажающую оптику. Читатель романа «Временное пристанище» не раз удивится внезапными совпадениями описываемого в романе и происходящим в его жизни, но вместе с тем постигнет тайную механику, стоящую за казалось бы случайными событиями.

В. Хильбиг. Временное пристанище: роман. С-Пб.: Азбука, 2004. – 254 с. 3000 э. ISBN 5-352-01144-5

Впервые опубликовано в "Книжном обозрении".

Автор рецензии: Константин Бандуровский